Владимир самодостаточен (с)
Надоевший за детство особняк. Осточертевший. Въевшийся в мысли высокими потолками, тяжелыми пыльными портьерами и занудностью отца. Просто-таки персонификация. Отвратительно. Не хочу. Выпустите меня отсюда. С ума сходят из-за родовых особняков, я совершенно в этом уверен…
читать дальше - Неделю ты проведешь здесь. С твоим начальством я договорился.
… Если бы я был психологом, обязательно провел бы исследование на тему «Оптимальное соотношение тембра голоса и объема помещения для достижения наиболее высокого поражающего эффекта». Его голос вбивался в сознание, отдавался во всех его уголках громкими, чуть визгливыми интонациями, мигрень начинала ненавязчиво стучаться в виски. Я поморщился. Он, как всегда, совершенно неверно истолковал это.
- И нечего морщиться. Что бы ты ни думал о себе, и как бы я к этому ни относился, ты все равно остаешься Форратьером. Это твой дом, я твой отец, и ты обязан хоть иногда выполнять обязательства перед семьей, что бы ты ни думал по этому поводу. Никаких возражений. Или ты хочешь, чтобы я опять поговорил с Петером?
Стало смешно. Разговор отца с Петером Форкосиганом, конечно, очень бы помог моему воспитанию, в возрасте тридцати лет это было бы особенно эффективно. Я фыркнул:
- Нет необходимости. Ничего нового вы друг другу уже не расскажете.
Отец побагровел. У него тоже проблемы с сердцем, как у всех мужчин нашей семьи, - мне думались какие-то совершенно отвлеченные мысли, не имеющие отношения ни к ситуации, ни вообще к чему бы то ни было.
- Мне плевать и на тебя, и на Петеровского щенка, и если бы не твоя мать – ноги бы твоей здесь не было.
- А если бы не моя карьера – здесь не было бы ноги графа Форкаллонера. – Я лениво прищурился. Надоело. - Я почти смирился с нотациями, но совершенно не готов к обсуждению моей личной жизни. Мне думается, что мы не настолько близки. Я передал твое _приглашение_ графу Форкаллонеру, и он _счел возможным_ присутствовать в _твоем_ доме. Мне кажется, этого достаточно, папа.
- Да как ты смеешь?! – Отец вскочил и хлестнул меня рукой по щеке. Эта боль рассмешила и разозлила. Я повернулся на каблуках.
- Через неделю сможете забыть обо мне, граф. А я позабочусь о том, чтобы считаться ублюдком. Интересно, о ком будут ходить сплетни по Форбарр-Султане – о тебе или обо мне? Можем даже поспорить.
- Ты мне всем обязан!
- Отнюдь нет. По твоим же утверждениям, _всем_ я обязан своей заднице. Будь последователен, отец. И запомни, что у меня сейчас есть друзья. А у тебя?
- Ты позор нашей семьи, Джесс.
- Знаешь, то же самое я могу сказать и о тебе. А еще я знаю, что сказал бы дед.
Я вышел из его кабинета, не оглядываясь, зная, как он смотрит мне вслед, даже зная, что он хочет прокричать. Ярость перехлестывала через край, но ее нужно было удержать – сейчас скандал не нужен, не нужен, я сказал. Дед бы сказал тебе, о да. Я как сейчас слышу его голос: «Слабак. Зачем тебе Форкаллонер – ты не сможешь даже попытаться использовать его. Ты и себя-то применить не в состоянии». Я усмехнулся. Да, Пьер всегда считал ублюдком _тебя_. Временами я был склонен с ним согласится.
Ноги сами несли на третий этаж – моя старая комната, комнаты братьев и сестры, нетронутая комната деда. По-моему, никто, кроме меня, туда даже не пытается заходить. Зря, кстати. Крайне любопытные вещи хранил Пьер Кровавый в шкафах…
Китель я швырнул на кровать в своей комнате. Принципиально проживу эту неделю здесь, и пусть захлебнется воплями. Впрочем, судя по свежему белью, мать предвидела этот исход нашей беседы с папой. Ну еще бы он был другим… Я потер виски. Возникло отчаянное желание придушить отца. «Сейчас» - тихонько стукнулось внутри. «Нет, сейчас не надо. И потом не надо. И вообще. Не надо». Внутри рассмеялось и умолкло. Мне смеяться почему-то не хотелось. Хотелось к деду.
Я вошел в его комнату и привычно подошел к столу. Очень удобное кожаное кресло, светлое, - злопыхатели говорили, обитое кожей цетов, памятуя о его коллекции, - я всегда любил сидеть в нем, особенно в детстве, поджав ноги и глядя, как дед, сидя на жестком стуле, занимался чем-то своим – важным и взрослым. После его смерти стало неправильно сидеть так, и тогда я стал сидеть в нем как хозяин – свободно, легко. Как он. Так – было правильно. Сел и сейчас. И почувствовал присутствие кого-то в комнате.
Оглянувшись, увидел человека, сидящего во втором, гостевом, кресле, со стеком в руках, в гражданском, но цветов Дома. Нашего Дома. Синий с серебром, черные волосы. Он поднял голову – и, да, - карие глаза обожгли знакомым огнем. Такой же обжигает каждое утро из зеркала, если я даю себе труд в него смотреть. Порода узнается за версту. Вопрос только в том, почему я не знаю этого родственника.
Он смотрел на меня и ухмылялся – да-да, это не усмешка, не улыбка, это фирменная ухмылка Форратьеров, ни с чем не спутаешь. Я также ухмыльнулся и приподнял бровь. Ответ был тоже в духе семьи:
- Располагайся.
- Благодарю покорно. Я полагал, что вполне могу сделать это и без приглашения.
- Однако, стоишь как истукан. Папа запрещает мальчику играть в любимые игрушки?
Рука непроизвольно оказалась на горле гостя. Он совершенно привычным движением положил два пальца на запястье и нажал. Рука разжалась, я потер запястье. Да, так я тоже умею – иначе Зерг сломал бы мне что-нибудь. Но ему-то Зерг ничего не пытался ломать. Наверное… Впрочем, злости только прибавилось. Я процедил сквозь зубы:
- В этом сезоне модно обсуждать мою личную жизнь, особенно среди тех, кто понятия о ней не имеет?
- Ну почему же… Я очень хорошо знаю своего брата. Ну а про тебя ленивый не слышал.
Брата? Значит, дядя. Замечательно, всех своих дядьев, - точнее, ровно одного, - я знаю хорошо, виделись не раз. Второго – не видел никогда, но знаю, что семья не поддерживает с ним связи.
- Лорд Доно Форратьер, безумный Архитектор?
- Какой догадливый мальчик.
Этот тон меня бесил. Бесил настолько, что все внутренние цепи и тормоза со свистом летели в тартарары, оставляя меня наедине с моим драконом – и я прекрасно знал, кто сильнее. Впрочем, дракон пока не спешил. Потому что его, кажется, Доно бесил еще больше, чем меня.
- И что ты тут делаешь, дядя? – сарказм никуда не делся от меня, и его вполне хватило бы на пару инфарктов для папы, а остатков – на разбушевавшегося Форхаласа.
- По делам пришел. Ну и на тебя посмотреть.
- И как тебе?
- В целом ничего так, но не балует тебя папа, не балует… Мальчиков надо баловать, они тогда не такие злые. – Локти на подлокотниках, стек в правой руке задумчиво постукивает по левому бедру, взгляд сквозь опущенные ресницы. Ни дать, ни взять – оценка жеребца на выставке. Взбесившись, я вырываю стек и швыряю его в стену. Попадаю, естественно, в коллекцию сабель, пара которых с грохотом летит на пол. Мне плевать.
- Какого черта?!
- Успокойся и не дергайся. – Ох, кто бы знал, как меня бесит такое вот насмешливое спокойствие. Впрочем, судя по выражению лица, этот – знает. И получает ни с чем не сравнимое удовольствие. Я выпрямился.
- Я не дергаюсь. – совершенно спокойный тон. Он смотрит на меня пристально, глаза проникают за маску спокойствия, маску офицера, маску остроумца и нахала. Он смотрит _на меня_. Тихое:
- Хочешь, я расскажу тебе про Ури?
Я хотел. Я слушал рассказ, я узнавал Зерга, я понимал, что спрятано в нем. Я восхищался Эзаром, победившим это чудище в себе, заставившем его служить Империи. Я ненавидел его – за то, что он разбудил это чудище в сыне, и не захотел сына спасти. Я слушал о Безумном Императоре, я слушал о манифесте Петера и Эзара, я слушал о войне и о смерти Ури. Мне было страшно. Я смотрел в лицо того, кто рассказывал мне все это – и видел себя, и не-себя, а кого-то сильнее и мудрее. Мне было больно, но я боялся представить, как больно было – ему.
Он замолчал. Тишина упала похлеще сабель, ударила в затылок и придавила. Дышать было тяжело.
- Что тебе рассказать теперь?
- Расскажи о себе.
Он говорил. Он говорил, а я молчал. Мы перебрались на дедову кровать, и я лежал, положив голову ему на колени, и – слушал. Он машинально перебирал мои волосы, и – говорил. Я не помню этого рассказа, мне казалось, что все, что он говорит, я знаю давным-давно, и его самого знаю давным-давно, с самого моего детства, и мы просто не виделись пару месяцев, а вот теперь он приехал, и все будет как раньше. Я не знал толком, как раньше, но я был уверен, что знал он, и даже не сомневался, что все – будет.
Все – было. Совершенно незаметно, естественно, поцелуи - как логическое продолжение рассказа, а дальше – слова уже совершенно не нужны. Дальнейшее – невыразимо.
Я не хочу задавать глупых вопросов «почему я не видел тебя раньше». Ведь я видел, ты был, и были – мы, ведь нельзя же знать друг друга так после двух часов разговора. Я не спрашиваю, я улыбаюсь, ты говоришь, что вернешься завтра, и исчезаешь за дверью.
Я бреду к себе, я тщательно одеваюсь, я спускаюсь вниз. Я вежлив и остроумен, я целую руку матери и танцую с ней первый танец, я шучу с гостями, я обворожителен и соблазнителен, я скандален, но на грани дозволенного.
Я отзываю отца в сторону – пока он не начал снова занимать беседой Форкаллонера. Я спрашиваю его:
- Где твой брат?
Отец не понимает меня, он уже немного пьян, а потому спокойнее.
- Он не приехал сегодня, да и зачем ему было?
Я терпелив и настойчив.
- Нет, отец. Я имею ввиду Доно Форратьера. Где он? Я не видел его весь вечер.
Отец смотрит на меня безумными трезвыми глазами. Я вижу теперь – наверное, впервые в своей жизни – он тоже Форратьер. Он говорит – медленно, но твердо.
- Джесс, Доно умер десять лет назад.
Мир рушится. Где ты, мое завтра?
читать дальше - Неделю ты проведешь здесь. С твоим начальством я договорился.
… Если бы я был психологом, обязательно провел бы исследование на тему «Оптимальное соотношение тембра голоса и объема помещения для достижения наиболее высокого поражающего эффекта». Его голос вбивался в сознание, отдавался во всех его уголках громкими, чуть визгливыми интонациями, мигрень начинала ненавязчиво стучаться в виски. Я поморщился. Он, как всегда, совершенно неверно истолковал это.
- И нечего морщиться. Что бы ты ни думал о себе, и как бы я к этому ни относился, ты все равно остаешься Форратьером. Это твой дом, я твой отец, и ты обязан хоть иногда выполнять обязательства перед семьей, что бы ты ни думал по этому поводу. Никаких возражений. Или ты хочешь, чтобы я опять поговорил с Петером?
Стало смешно. Разговор отца с Петером Форкосиганом, конечно, очень бы помог моему воспитанию, в возрасте тридцати лет это было бы особенно эффективно. Я фыркнул:
- Нет необходимости. Ничего нового вы друг другу уже не расскажете.
Отец побагровел. У него тоже проблемы с сердцем, как у всех мужчин нашей семьи, - мне думались какие-то совершенно отвлеченные мысли, не имеющие отношения ни к ситуации, ни вообще к чему бы то ни было.
- Мне плевать и на тебя, и на Петеровского щенка, и если бы не твоя мать – ноги бы твоей здесь не было.
- А если бы не моя карьера – здесь не было бы ноги графа Форкаллонера. – Я лениво прищурился. Надоело. - Я почти смирился с нотациями, но совершенно не готов к обсуждению моей личной жизни. Мне думается, что мы не настолько близки. Я передал твое _приглашение_ графу Форкаллонеру, и он _счел возможным_ присутствовать в _твоем_ доме. Мне кажется, этого достаточно, папа.
- Да как ты смеешь?! – Отец вскочил и хлестнул меня рукой по щеке. Эта боль рассмешила и разозлила. Я повернулся на каблуках.
- Через неделю сможете забыть обо мне, граф. А я позабочусь о том, чтобы считаться ублюдком. Интересно, о ком будут ходить сплетни по Форбарр-Султане – о тебе или обо мне? Можем даже поспорить.
- Ты мне всем обязан!
- Отнюдь нет. По твоим же утверждениям, _всем_ я обязан своей заднице. Будь последователен, отец. И запомни, что у меня сейчас есть друзья. А у тебя?
- Ты позор нашей семьи, Джесс.
- Знаешь, то же самое я могу сказать и о тебе. А еще я знаю, что сказал бы дед.
Я вышел из его кабинета, не оглядываясь, зная, как он смотрит мне вслед, даже зная, что он хочет прокричать. Ярость перехлестывала через край, но ее нужно было удержать – сейчас скандал не нужен, не нужен, я сказал. Дед бы сказал тебе, о да. Я как сейчас слышу его голос: «Слабак. Зачем тебе Форкаллонер – ты не сможешь даже попытаться использовать его. Ты и себя-то применить не в состоянии». Я усмехнулся. Да, Пьер всегда считал ублюдком _тебя_. Временами я был склонен с ним согласится.
Ноги сами несли на третий этаж – моя старая комната, комнаты братьев и сестры, нетронутая комната деда. По-моему, никто, кроме меня, туда даже не пытается заходить. Зря, кстати. Крайне любопытные вещи хранил Пьер Кровавый в шкафах…
Китель я швырнул на кровать в своей комнате. Принципиально проживу эту неделю здесь, и пусть захлебнется воплями. Впрочем, судя по свежему белью, мать предвидела этот исход нашей беседы с папой. Ну еще бы он был другим… Я потер виски. Возникло отчаянное желание придушить отца. «Сейчас» - тихонько стукнулось внутри. «Нет, сейчас не надо. И потом не надо. И вообще. Не надо». Внутри рассмеялось и умолкло. Мне смеяться почему-то не хотелось. Хотелось к деду.
Я вошел в его комнату и привычно подошел к столу. Очень удобное кожаное кресло, светлое, - злопыхатели говорили, обитое кожей цетов, памятуя о его коллекции, - я всегда любил сидеть в нем, особенно в детстве, поджав ноги и глядя, как дед, сидя на жестком стуле, занимался чем-то своим – важным и взрослым. После его смерти стало неправильно сидеть так, и тогда я стал сидеть в нем как хозяин – свободно, легко. Как он. Так – было правильно. Сел и сейчас. И почувствовал присутствие кого-то в комнате.
Оглянувшись, увидел человека, сидящего во втором, гостевом, кресле, со стеком в руках, в гражданском, но цветов Дома. Нашего Дома. Синий с серебром, черные волосы. Он поднял голову – и, да, - карие глаза обожгли знакомым огнем. Такой же обжигает каждое утро из зеркала, если я даю себе труд в него смотреть. Порода узнается за версту. Вопрос только в том, почему я не знаю этого родственника.
Он смотрел на меня и ухмылялся – да-да, это не усмешка, не улыбка, это фирменная ухмылка Форратьеров, ни с чем не спутаешь. Я также ухмыльнулся и приподнял бровь. Ответ был тоже в духе семьи:
- Располагайся.
- Благодарю покорно. Я полагал, что вполне могу сделать это и без приглашения.
- Однако, стоишь как истукан. Папа запрещает мальчику играть в любимые игрушки?
Рука непроизвольно оказалась на горле гостя. Он совершенно привычным движением положил два пальца на запястье и нажал. Рука разжалась, я потер запястье. Да, так я тоже умею – иначе Зерг сломал бы мне что-нибудь. Но ему-то Зерг ничего не пытался ломать. Наверное… Впрочем, злости только прибавилось. Я процедил сквозь зубы:
- В этом сезоне модно обсуждать мою личную жизнь, особенно среди тех, кто понятия о ней не имеет?
- Ну почему же… Я очень хорошо знаю своего брата. Ну а про тебя ленивый не слышал.
Брата? Значит, дядя. Замечательно, всех своих дядьев, - точнее, ровно одного, - я знаю хорошо, виделись не раз. Второго – не видел никогда, но знаю, что семья не поддерживает с ним связи.
- Лорд Доно Форратьер, безумный Архитектор?
- Какой догадливый мальчик.
Этот тон меня бесил. Бесил настолько, что все внутренние цепи и тормоза со свистом летели в тартарары, оставляя меня наедине с моим драконом – и я прекрасно знал, кто сильнее. Впрочем, дракон пока не спешил. Потому что его, кажется, Доно бесил еще больше, чем меня.
- И что ты тут делаешь, дядя? – сарказм никуда не делся от меня, и его вполне хватило бы на пару инфарктов для папы, а остатков – на разбушевавшегося Форхаласа.
- По делам пришел. Ну и на тебя посмотреть.
- И как тебе?
- В целом ничего так, но не балует тебя папа, не балует… Мальчиков надо баловать, они тогда не такие злые. – Локти на подлокотниках, стек в правой руке задумчиво постукивает по левому бедру, взгляд сквозь опущенные ресницы. Ни дать, ни взять – оценка жеребца на выставке. Взбесившись, я вырываю стек и швыряю его в стену. Попадаю, естественно, в коллекцию сабель, пара которых с грохотом летит на пол. Мне плевать.
- Какого черта?!
- Успокойся и не дергайся. – Ох, кто бы знал, как меня бесит такое вот насмешливое спокойствие. Впрочем, судя по выражению лица, этот – знает. И получает ни с чем не сравнимое удовольствие. Я выпрямился.
- Я не дергаюсь. – совершенно спокойный тон. Он смотрит на меня пристально, глаза проникают за маску спокойствия, маску офицера, маску остроумца и нахала. Он смотрит _на меня_. Тихое:
- Хочешь, я расскажу тебе про Ури?
Я хотел. Я слушал рассказ, я узнавал Зерга, я понимал, что спрятано в нем. Я восхищался Эзаром, победившим это чудище в себе, заставившем его служить Империи. Я ненавидел его – за то, что он разбудил это чудище в сыне, и не захотел сына спасти. Я слушал о Безумном Императоре, я слушал о манифесте Петера и Эзара, я слушал о войне и о смерти Ури. Мне было страшно. Я смотрел в лицо того, кто рассказывал мне все это – и видел себя, и не-себя, а кого-то сильнее и мудрее. Мне было больно, но я боялся представить, как больно было – ему.
Он замолчал. Тишина упала похлеще сабель, ударила в затылок и придавила. Дышать было тяжело.
- Что тебе рассказать теперь?
- Расскажи о себе.
Он говорил. Он говорил, а я молчал. Мы перебрались на дедову кровать, и я лежал, положив голову ему на колени, и – слушал. Он машинально перебирал мои волосы, и – говорил. Я не помню этого рассказа, мне казалось, что все, что он говорит, я знаю давным-давно, и его самого знаю давным-давно, с самого моего детства, и мы просто не виделись пару месяцев, а вот теперь он приехал, и все будет как раньше. Я не знал толком, как раньше, но я был уверен, что знал он, и даже не сомневался, что все – будет.
Все – было. Совершенно незаметно, естественно, поцелуи - как логическое продолжение рассказа, а дальше – слова уже совершенно не нужны. Дальнейшее – невыразимо.
Я не хочу задавать глупых вопросов «почему я не видел тебя раньше». Ведь я видел, ты был, и были – мы, ведь нельзя же знать друг друга так после двух часов разговора. Я не спрашиваю, я улыбаюсь, ты говоришь, что вернешься завтра, и исчезаешь за дверью.
Я бреду к себе, я тщательно одеваюсь, я спускаюсь вниз. Я вежлив и остроумен, я целую руку матери и танцую с ней первый танец, я шучу с гостями, я обворожителен и соблазнителен, я скандален, но на грани дозволенного.
Я отзываю отца в сторону – пока он не начал снова занимать беседой Форкаллонера. Я спрашиваю его:
- Где твой брат?
Отец не понимает меня, он уже немного пьян, а потому спокойнее.
- Он не приехал сегодня, да и зачем ему было?
Я терпелив и настойчив.
- Нет, отец. Я имею ввиду Доно Форратьера. Где он? Я не видел его весь вечер.
Отец смотрит на меня безумными трезвыми глазами. Я вижу теперь – наверное, впервые в своей жизни – он тоже Форратьер. Он говорит – медленно, но твердо.
- Джесс, Доно умер десять лет назад.
Мир рушится. Где ты, мое завтра?
Эта боль рассмешила и разозлила. Я повернулся на каблуках. - вот это некрасиво как-то...
вот а в целом няшно...
И, поймите, "развернулся на каблуках" - это движение "разворот-и-начало-шага". Почти па танца. Эта фраза не художественная, она смысловая.
Собственно, как и все остальное.
Впрочем, спасибо за отзыв, хотя слово "няшно" мне совершенно неизвестно.
Поставлю ссылочку?
кучка намеренных неточностей, ну да ладно, автор имеет право. Синий с серебром, а не серым; Джес - внук Пьера (не пра-); задушевные разговоры с Форкосиганом-старшим - а семейства явно пребывали в ссоре. Это все ладно.
Вот разъяренный Форхалас посреди текста - действительно ни к чему.
этот подарок оказался намного ценнее, чем просто заказанная сказочка.
jetta-e, ну почему?... почему Вам непременно надо ткнуть мордом хоть во что-то? критика критикой, я не отрицаю ее нужность и пользу.
но выискивание ляпов в вещах-настроениях... это уже слишком.
пусть Вы знаете все мелочи досконально и, возможно, они чертовски Вас коробят при прочтении. но оставьте людям право на ошибки и неточности. хоть иногда...
это просьба. *грустно*
Однако я же начала фразу о расхождениях с "автор имеет право", так что не надо мне грустно на то указывать, ок?
отпечаток дохлой мухи на листе с буковками...
впрочем, просить Вас о терпимости и уважении было действительно глупостью. покорно прошу прощения, о Непогрешимая Дотошность. учту и более не посмею... *расшаркивается*
1. Мне нравится написанное, несмотря на помянутые мелочи.
2. Jess прекрасно может не принимать во внимание мои уточнения, я ему не критик. Я бесконечно терпима в этом смысле, и даже споров вести не собираюсь.
2. И с уважением у меня в порядке. Если текст не предназначен для глаз и замечаний посторонних - пусть автор так и скажет, будучи тогда в полном праве удалить все мои скромные комменты, включая то единственное предложение о сути фактических расхождений.
А вы - зануда, дражайший. Еще хуже меня.
Замечательно!
Очень впечатлили эти тонкости доведения до... если не до безумия, то до бешенства, которыми Доно Форратьер - конечно же! - превосходно владеет.
И какая объемная - и в пространстве и во времени - картина жизни героев!
Спасибо вам за эту зарисовку.
jetta-e *задумчиво* Вот она, "редакторская этика" в полный рост.
По порядку, пожалуй. И пропустим дам вперед, я думаю, джентльмены на меня не обидятся, ну а обиженные могут идти в любом угодном им направлении.
Леди jetta-e, благодарю и поясняю: да, ряд фактических несовпадлений с первоисточником имеет место быть. Это моя трактовка, это мое вИдение. По порядку Ваших замечаний:
1)Да, синий с серебром, и не иначе. А серебро, как известно, может быть любым. Я бы даже сказал, со сталью. Родовые цвета, изначально, не просто цвета, а состояние души.
2)Прадеда редко называют "прадедушка", чаще "дед", но это сугубое ИМХО. И Вы правы, по Буджолд он действительно прадед, а не дед. Впрочем, у нее такая путаница с временными периодами, что...
3) Главы семейств обязаны отвечать за своих детей и домашних, так как они также подчиняются вассальным правилам. И потому разговор отца должен проходить именно с Петером Форкосиганом. Я не уточнял, в каком ключе он будет проходить, заметьте. Буджолд практически не упоминает про отца Джеса, про вражду семейств (а точнее, обострение оной - ибо она в традиции, как мы помним) на тот период также ничего, только о скандальности самого Джеса, и отец его вполне мог пытаться урезонить всеми имеющимися способами, включая генерала-графа Петера Форкосигана. Не идти же ему к Императору, в самом деле.
4) "Разбушевавшийся" и "разъяренный" Форхалас - два совершенно разных человека. Ралф был душой компании, потрясающе остроумным, жизнерадостным и, прошу прощения, слегка шебутным в молодости. Веселые безумства, им совершаемые, вошли в легенды Академии. Иногда его следовало урезонивать во время оных, и "разбушевавшийся" - относилось именно к этому.
А разъяренный Форхалас не мог быть остановлен никем, включая четырех офицеров, каждый из которых выше его на голову.
Ну и последнее. Возьму на себя смелость ответить на слова, обращенные не ко мне.
Текст был предназначен для одного конкретного человека, ему адресован, ему написан. Это не предполагает полной закрытости, однако мы все понимаем, это значит в эмоционально-психологическом контексте. Очень на это надеюсь, по крайней мере.
С уважением.
Не здесь, либо при моем непосредственном участии.
"Не стоит крушить гостиную без хозяина. Дождемся его" (с)
Как и все остальное на _эту_ тему.
И - да, ты мог заметить, что некоторые комментарии я удалил. Думаю, понимаешь, почему.
Доно действительно способен довести... до чего угодно.
Это семейное.
Брат, когда мы увидимся, наконец?
Я не терплю выяснения отношений, как вы все могли заметить. И - да, я сам решу, что таковым является.
Сегодня я в превосходном настоении, но вообще, прошу запомнить - здесь правила поведения и общения устанавливаю я,
и добро пожаловать.
по пунктам первому и второму вопросов больше нет, пусть серебро будет состоянием души, ради бога, хоть со сталью, хоть со свинцом, пусть Джес(с) - мне самой на эту ошибку некогда люди указали, пришлось переучиваться. В конце концов, эти внешние подробности канона не влияют на внутреннюю целостность текста;
ладно, еще раз повторю - автор вправе, переводчики еще и не то отмачивали - и читаем.
А вот с остальными двумя сложнее.
Пояснения здесь.
И, наконец, последнее. То, что эта история написана в подарок персонально, вероятно, лишает меня надежды получить положительный ответ на вопрос "Можно ли этот рассказ выложить в архиве Кофейных складов?".
Тем не менее, спрашиваю. Для порядка.
1) Джесс - опять же, моя трактовка. Поотому как если переходить к этимологии, то Буджолд вообще писала о Гесе Ворретье, а не о Джесе Форратьере. Это уже русский перевод, и я, если желаете, пишу об альтернативном персонаже. Jess VorRattierre, не Ges VorRutier, как у автора.
2) Исходя из Буджолд, Джес с Эйрелом расстались за шестнадцать лет до смерти Джеса, потому что Эйрел неоднократно упоминает "кошмар последних 18 лет", и где-то два года из этих восемнадцати они явно еще были вместе. Готов признать это своим авторским произволом, потому что Буджолд, вовремя опомнившись, вообще отвела этой паре три-четыре года на отношения, и все остальное - на мотание друг другу нервов. Тем не менее, мотание нервов в начале этихз самых 18 лет вполне могло быть слишком бурным, что не могло не привлечь внимания. Я считаю при этом, что Джес умер в возрасте 48 лет. Считаем - и получаем тридцать.
3)Речь идет про друга-сверстника Ралфа. Не даю пояснений в тексте, потому что рассказ не первый и не последний (что известно тому, для кого он написан, и этот человек прекрасно знает, что это за Форхалас), а некая середина в некоем неканоническом цикле, который я иногда пишу.
К последнему - этот текст уже подарен. Нужно ли объяснять, почему мой ответ отрицателен? Вопрос можно переадресовать тому, кому теперь принадлежат эти слова.
"мы вместе учились и вместе служили лейтенантами", говорит 44-летний Эйрел.
"эта связь, полностью исчерпавшая себя восемнадцать лет назад", говорит Фордариану Корделия полгода-год спустя.
нет, если это тоже из разряда "вы так видите", доказывать не стану, но про те самые 18 лет гарантировано упомянуто ровно 1 раз, и именно в указанной фразе.
Мне самому интересно. Живем в одном городе и не можем пересечься. :/ Может мне тебя вместе с Арманом отловить?
Скажем так, я очень уважаю Буджолд как автора Саги о Форкосиганах, но вот со всем остальным у нее порядочная путаница. И потому все, что касается периода ДО начала событий книги "Осколки чести", несмотря на наличие неких указаний, я считаю поддающимся корректировке.
Альтернативная история альтернативных людей. Не из серии "автор был не прав", а из серии "у нее - так, у меня - так".
Это не фанфики по Буджолд. Это тексты, рассказывающие про мой Барраяр.
Впрочем, попробовать стоит. В конце концов, должно же это наконец получиться!
Надо предложить ему этот вариант.
К тому же, если мы вдруг встретимся без него... последствия могут быть более плачевными
Ты же знаешь мальчика.