понедельник, 19 октября 2009
Я давным-давно обещаю рассказать про «Ребекку», но все время не доходят руки – вот с премьеры и не доходят, и ничего, кроме коротких высказываний в ключе
пришел, увидел, победил были, понравилось, сходим еще, я так и не написал.
В конце концов, надо исправляться.
Многобукв и все - имшистыеСказать честно, я не фанат конкретно этого мюзикла в оригинале. Я нежно люблю Кунце и Левая, но гораздо более прекрасными в их исполнении мне кажутся Mozart! и Elisabeth, да и Tanz der Vampire не лишены некоторого изящества (хотя, конечно, в них чувствуется отсутствие музыки Левая). Что касается остальных их совместных творений – что «Ведьмы, ведьмы», что «Мария-Антуанетта» (ее куски на японском, точнее), что «Ребекка» оставили меня совершенно равнодушными, хотя с недавних пор немецкий мюзикл (во многом благодаря этому творческому дуэту) греет мне душу в больших объемах.
Поэтому когда Габи с Льдорой загорелись Ребеккой и сказали «мы поставим ее», я сказал «на мюзиклы переходим, товарищи?» и от всей души пожелал им удачи – но и только. На тот момент моя занятость на работе не позволяла мне больше уделять так много времени проектам «Феллоушип», а, как известно, лучше ничего не обещать, чем обещать и не сделать. Вот я и не обещал: в конце концов, «Ребекка» в оригинале не цепляла меня так, чтобы терять из-за нее сон, еду и остальные жалкие обрывки свободного и частично несвободного времени.
А поэтому на премьеру я шел совершенно так же, как и все остальные зрители – совершенно не представляя, что я там увижу, опасаясь, что все-таки задачка оказалась слишком сложной – в конце концов, некоммерческое кино и некоммерческий мюзикл – вещи сложносопоставимые. Теодена можно снять на фоне кустов, если он не доехал ни в один нужный съемочный день, и в итоге никто ничего не заметит в смонтированном куске. Актера можно гонять двадцать дублей, чтобы получить в итоге «искру», даже если актера не прет, он не в настроении/голосе/состоянии. Умерший при съемке звук можно перезаписать в студии – с матом и ночью, но можно. В конце концов, при необходимости, почти любая сцена может быть переснята и смонтирована так, чтобы скрыть все баги и показать все, что нужно. Работа вживую - явление иного порядка. Для него требуется другой уровень всего, удалось ли до него допрыгнуть, потому что дотянуться – недостаточно. Это примерно сотая часть моих мыслей до того момента, как в первый раз я увидел открывающийся занавес, за которым стояла Ich.
И вы знаете, после этого я перестал сомневаться.
На том спектакле зал аплодировал как бешеный, и я был очень рад, что люди так открыты к тому, чтобы воспринять эту работу, эту попытку сделать чудо – ведь без их готовности поверить, чуда могло и не случится. И после премьеры мне совершенно не хотелось разбирать по косточкам спектакль, чтобы найти все баги и косяки (конечно же, они были, есть и будут, как в любом спектакле). Общее впечатление мне не портили шипящие гарнитуры, слегка сбивающиеся в игре актеры, периодическая невозможность разобрать то, что поет хор. Это не ломало картину. И именно это я считаю победой, той самой первой победой арт-группы над «Ребеккой».
С тех пор мы ходили на «Ребекку» еще дважды, не считая репетиций. Я начал воспринимать мюзикл как живой развивающийся организм, и с интересом слежу за тем, как меняется что-то, как все, прилагающие к нему руку, стремятся сделать его лучше – и у них получается. Конечно, я лучше вижу это на примере первого состава: как Максим де Винтер становится из истеричного подростка взрослым мужиком, которого едва не сломала жизнь с «идеальной женщиной». Как Фавелл становится из мелкого пакостника действительно «настоящим английским мерзавцем». Как Ich становится тоньше, сильнее внутри. Как хор и массовка с каждым разом все больше и больше играют, в конце концов, не «включаясь» в определенные моменты, а проживая на сцене маленькую жизнь. На премьере мне практически все показались немного напуганными, слегка зажатыми – той задачей, которую они на себя взвалили, и то, как им приходилось продираться сквозь эту зажатость, я ощущал весь первый акт премьеры. Продрались; страх ушел, и стало видно, что эти люди могут сделать «Ребекку» действительно живой историей, а не просто «молодежной постановкой спектакля Михаэля Кунце и Сильвестра Левая». Я им верю.
«Ребекку» играют два состава актеров, и я убедился, что в данном случае, «второй» равняется «другой», а не «худший». Они просто делают разные истории, мне ближе та, что рассказывает первый – она кажется мне более гармоничной, более стройной. У второго получается более резкое действие, и, как мне кажется, они более завязаны на несвободу. Если в случае первого Ich действительно побеждает Ребекку, то во втором они с Максимом успешно избавляются от всех упоминаний Ребекки в своей жизни, но победой это я назвать не могу. Возможно, это вопрос игры миссис Денверс – Фальк яростно борется до конца, олицетворяя при этом Ребекку, являясь, фактически, тем злым гением, тем духом Ребекки, которым пронизан Мэндерли; во втором же составе миссис Денверс – не более чем «служитель культа», и с ее смертью Ребекка не перестает существовать – она просто переходит в плоскость неназываемого, того, что стараются забыть.
Я могу еще повспоминать различий между составами, и их будет вагон и маленькая тележка: у Полины миссис Ван Хоппер – адекватная американка с задачей выйти замуж, достаточно мягкая, у Тани – эксцентричная, взбалмошная, у меня нет ощущения, что ей вообще нужен этот муж. Ich второго состава – провинциалка, которая действительно в итоге становится женой своего мужа, вливается в круг, становится настоящей английской леди, у Иры Кругловой же Ich изначально – леди, просто маленькая, тот самый ребенок, которому необходимо вырасти. И она, я уверен, так и не становится похожа на тех людей, для которых они с Максимом дают балы и играют в крокет. Макс Паши экстравертен, и во многом это помогает ему победить Ребекку и начать новую жизнь, Макс Юры – интровертен, и он переживает всю эту историю, как и всю свою жизнь, гораздо замкнутее, закрытее, и это не даст ему избавиться от Ребекки. Я могу так пройтись по всем актерам, а заодно – по части массовки: ибо все мизансцены, которые играет массовка, также меняются раз за разом.
Наверное, мой взгляд все-таки отличается от взгляда остальных зрителей – потому что я воспринимаю то, что делает арт-группа, словно бы изнутри, даже если не имею к этому отношения. Именно поэтому шипящие гарнитуры у солистов и отказывающие микрофоны у хора меня не раздражают, а расстраивают – я ни на секунду не могу забыть, что это настолько древняя техника, что она вообще чудом работает. Я досадливо цокаю языком, когда кроватью не попадают в световое пятно (или световым пятном в кровать) и думаю «Да, перестановка хора урезала глубину сцены, теперь труднее». Я знаю, что зритель не должен вникать в эти технические детали, что ему важно, чтобы ничего не шипело, не выключалось и не вываливалось, а как оно будет это делать – не важно, но отчего-то мне, гораздо более придирчивому ко всем этим мелочам (поверьте, эти взгляды словно-бы-изнутри – гораздо более придирчивы, чем зрительский), они не мешают цельно воспринимать спектакль. А значит, он сделан действительно хорошо – настолько, чтобы детали не правили бал, а скрадывались там, где не надо, и играли там, где надо.
Конечно, во многом это заслуга актеров, во многом – хореографов, хормейстеров, хора, в конце концов, режиссеров света и звука, и всех остальных людей, которые выкладываются на 200%, чтобы выполнить свою часть работы. Но я уверен, что собрана эта машина и работает она благодаря двум людям – Габи и Льдоре, и повторять я это не устану никогда. И я пойду смотреть Ребекку еще минимум пару раз – чтобы посмотреть, как эти люди делают свое дело, свой маленький мир еще лучше, раз за разом.
@темы:
шило в заднице, или грамотное распределение времени,
хлеб и зрелища