Скажите что-нибудь, кто еще не видел
Я заехал в Форкосиган-Сюрло через два месяца после вашей свадьбы. Сентябрь подходил к концу, в воздухе отчетливо пахло опавшими листьями, и еще более отчетливо – конским навозом: Петер пополнил свою конюшню еще тремя жеребцами и одной кобылкой, и вся жизнь в поместье крутилась теперь вокруг них. Кроме, конечно, вашей – влезть в нее было не под силу даже всесильному генерал-графу Форкосигану; он, впрочем, и не слишком старался. Я не видел вас обоих со дня свадьбы: сначала ваше свадебное путешествие на юг, потом мои две недели на орбите, потом вы уехали в поместье, и я не имел возможности видеть ни тебя, ни ее иначе, чем по комму. Наверное, так бы и продолжалось, если бы Изабель не упросила меня приехать: она звонила каждый день раз по пять, уговаривала, заманивала, требовала; смеялась над нашей с Петером взаимной неприязнью и обиженно надувала губки, говоря свое коронное «ты совсем меня разлюбил». Она приводила немыслимые аргументы, какие только может изобрести женщина, и, наконец, я сдался. В конце концов, я действительно скучал по сестре. Когда я сказал ей об этом в конце одного из разговоров, она заливисто рассмеялась и сказала: «Глупости, мой дорогой брат. Ты просто хочешь опять просидеть в разговорах о политике со своим ненаглядным Эйрелом до пяти утра. Не понимаю, как вы можете говорить об этом каждый раз – за столько лет можно было найти сотню других тем». Я посмеялся вместе с ней, но что-то задело меня в ее словах, и я пообещал себе, что приеду на один день, и проведу этот день с ней – ну, в крайнем случае, с вами обоими.
И вот я гулял с ней по берегу озера, и она, не переставая, щебетала о каких-то мелочах, а я смотрел на ее профиль и рассеянно кивал; мысли были где-то далеко. Мне не нужно было вслушиваться, я прекрасно знал все, о чем она говорит, не разбирая слов, улавливая настроение в ее голосе так же безошибочно, как если бы оно проговаривалось вслух. Я впитывал ее – ее голос, ее смех, ее улыбки; ее маленькие пальцы теребили мою руку: сжимали запястье, легко касались ладони – наша излюбленная игра с детства: я знал, что в любой момент в кожу могут вонзиться острые коготки, но никогда не отдергивал руку. Наверное, она была единственным человеком, кому я настолько доверял. Или – настолько позволял все?
- Ты меня совершенно не слушаешь! – искреннее негодование в голосе, но глаза смеются – она прекрасно знает, все то, что я думал сейчас. Тем не менее, продолжает наигранно злиться:
- Я укушу тебя, если ты не повторишь две мои последние фразы!
Я улыбаюсь и наклоняюсь к ней, подставляя шею для укуса. Чувствую, как зубы сжимают кожу, и знаю, что через мгновение острая боль сменится легкими прикосновениями губ. Не угадываю – она проводит языком по артерии, заставляя меня вздрогнуть. Отстраняюсь, жадно смотрю в ее глаза – потемневшие, хищно блестящие. Я знаю, что следует за таким взглядом. Она тоже знает – они у нас совершенно одинаковые.
Как часто мы вот так замирали – чтобы потом сорваться в немыслимую пропасть. Замираем и сейчас. Неподвижный танец отражений, финал.
…О, ну ты-то не дашь нам спокойно дотанцевать. Ты идешь от дальней конюшни, ты окликаешь нас, ты улыбаешься, от тебя пахнет потом и лошадьми, ты рад видеть меня и, похоже, без ума от нее. Я замечаю, как в ее глазах проскальзывает разочарование (интересно, в моих – такое же?), но она оборачивается на твой окрик, радостно взвизгивает и бросается тебе на шею. Вы целуетесь, совершенно не стесняясь меня. Точнее, она не стесняется, а ты не успеваешь ничего противопоставить ее натиску – оборона никогда не была твоей сильной стороной, о да. Я упиваюсь вашим поцелуем, как будто она целует не тебя, а меня. Или, может быть, ты целуешь меня, а не ее?
Вы отрываетесь друг от друга, она возбуждена, ты смущен, и вы оба стараетесь скрыть свои чувства. Ты зовешь нас поездить верхом, я с радостью соглашаюсь – мне необходимо куда-то деть себя. Она соглашается с неохотой, но уже через полчаса несется галопом на той самой новоприобретенной кобылке, с легкостью обходя и тебя, и меня. Я любуюсь ею, и иногда – тобой. Мне хорошо, напряжение отпускает, остается только сумасшедшее движение, и еще - вы.
Через два с половиной часа мы, хохоча, вваливаемся в дом – к вящему неудовольствию Петера, но нам все равно. Уж нам-то с ней точно все равно, она волочет меня за руку на ваш второй этаж, а ты остаешься о чем-то переговорить со своим отцом. Наверняка, ты извинишься перед ним за неудобства, я знаю, но все это не имеет никакого значения: Изабель несется почти бегом, и я с трудом успеваю за ней. Влетая в гостиную, она резко разворачивается и жадно целует меня, я отвечаю ей не менее жадно; чувствую, что она прокусила мне губу, и кусаю ее в ответ – в шею. Она вскрикивает – полу всхлипом- полу смешком, и отстраняется, поправляя волосы. Через минуту входишь ты.
Мне начинает нравиться ваш брак. И – я начинаю его ненавидеть.
Непонятным для меня образом, я соглашаюсь переночевать у вас, хотя твердо решил этого не делать. Но вы уговариваете оба, и я не могу противиться – тем более, что уже поздно, и мы с тобой как раз начали говорить о новых поправках к уставу и старом Форхаласе как явлении, а Изабель устроилась рядом, и мне совсем не хочется лишать себя возможностью ею любоваться. Поэтому я сдаюсь, оставляя себя вам обоим на растерзание. Она хлопает в ладоши, ты просто улыбаешься, но я вижу, что ты рад не меньше, чем она. Мне это обжигающе приятно, но, конечно, я никогда тебе об этом не расскажу. Она тоже не расскажет.
Далеко за полночь, а мы все говорим; ты сидишь на диване, она лежит, положив голову тебе на колени, и, кажется, дремлет (я прекрасно знаю, что она слушает). Она невыразимо прекрасна, но если я хочу завтра встать и уехать в разумное время, мне следует оторваться от нее – и, заодно, от тебя, - и пойти спать. Именно это намерение я высказываю, поднимаясь из удобного кресла, и ты немедленно предлагаешь мне на выбор три разных комнаты. Мне совершенно все равно, и я предпочел бы, чтобы комнату мне выбрала она. Тем не менее, выбираю из предложенного сам, ты «будишь» ее поцелуем (я вижу, как она открывает глаза за мгновение до того, как твои губы касаются ее; я знаю, что она хищно усмехается про себя. Не знаю, догадываешься ли об этом ты), и вы вместе провожаете меня. Комната обставлена полностью в ее – и в моем – вкусе, наверняка так же обстоит дело с любой другой на этом этаже. Отчетливо представляю себе вашу спальню. Я желаю вам доброй ночи, чинно целую ее в щеку (ухитряясь незаметно прикоснуться языком к уголку губ, но тебе не нужно этого знать), и остаюсь один на один с двуспальной кроватью, тремя зеркалами и собой. Раздеваюсь, иду в душ (через две двери по коридору, и мне совершенно плевать, кто из вас может меня увидеть), запрокидываю голову и захлебываюсь обжигающими струями, рисую на запотевшем стекле схему пв-тоннелей Цетагандийской империи. Стираю, ухмыляюсь своему отражению, целую его в губы и иду спать.
Сквозь сон чувствую, как ко мне прижимается разгоряченное тело. Она; порывисто обнимает со спины, одной рукой за шею, вторая скользит по бедру. Просыпаюсь окончательно от ее укусов – шея, плечи, лопатки, и от бешеного темпа, в котором она дрочит мне. Рывком разворачиваюсь, опрокидывая ее на спину, не вижу в темноте, но знаю, как блестят сейчас ее глаза.
- Мне с ним скучно. – Она капризно произносит это, как будто речь идет о светской беседе. Я в ответ вхожу в нее, обрывая следующую фразу. Я знаю, что сейчас она закричит, и потому закрываю ей рот ладонью, она вцепляется в нее зубами. Мы оба слишком возбуждены, кончаем быстро и, как всегда, одновременно. Я знаю, что моя сперма смешалась с твоей, и это возбуждает меня. Ее, я думаю, тоже.
Мы занимаемся любовью полтора часа, иногда отдыхая – и тогда она рассказывает мне все, что не рассказывала за эти два месяца в разговорах по комму. Я жадно слушаю ее, и – не хочу знать очень многое, а потому прерываю ее поцелуями, она заводится с пол-оборота, но после снова говорит о тебе. Она сравнивает нас, мне это не нравится, и я, словно бы пытаясь наказать, имею ее в зад. Она шипит сквозь стоны, но кончает вместе со мной, и выдыхает – «Вот поэтому я люблю тебя, а не его».
Мы молча лежим, обнявшись. Я глажу ее по волосам, она рассеянно водит пальцем по моему плечу. Наконец говорит – отстраненно, твердо, констатируя: «Я не пойду к нему». Поднимает на меня глаза:
- Одну ночь, Джесс. Пожалуйста. Можно я не пойду к нему сегодня, а останусь с тобой?
- Он будет тебя искать, Из. И обязательно найдет, потому что в первую очередь прибежит рассказывать мне, что ты куда-то делась.
- Ну, придумай что-нибудь. – Она капризно хмурится. Я тоже хмурюсь – но озадаченно. Она тихо вздыхает, прижимается ко мне крепче, и я понимаю, что я обязательно что-нибудь придумаю.
Оставляю ее в своей постели; она только переворачивается на другой бок. Я тихо выхожу из спальни и плотно прикрываю дверь.
Ты тоже спишь, подложив руку под щеку, как маленький ребенок. Половина постели пуста, я ложусь рядом с тобой, двадцать сантиметров – и я могу дотронуться до твоей спины. Я не могу удержаться от этого искушения, перед тем, как повернуться к тебе спиной. Ты поворачиваешься ко мне, обнимаешь за талию, притягиваешь к себе. Зарываешься лицом в волосы (у нас с ней они одинаковой длины), и я замираю. «Иза» - выдыхаешь ты, и я повожу плечами, успокаивая тебя этим движением. Я знаю, что она делает точно так же.
Засыпая, чувствую твой запах и губы на моей шее. Наверное, я все-таки мазохист.
Просыпаюсь. За окном уже светло, судя по свету – около девяти утра. Ты все так же спишь, и я освобождаюсь из твоих рук, с трудом сдерживая свои многочисленные желания. Единственное, что я позволяю себе – поцелуй в губы, и ты отвечаешь мне, не открывая глаз, не просыпаясь. Ухожу, не оглядываясь, оставляя дверь открытой.
Она спит, и я бужу ее, прикусив правый сосок. Она приоткрывает один глаз и щурится им на меня, я целую ее грудь и ключицы, она смеется и притягивает меня к себе. Я удерживаю равновесие:
- Из, просыпайся и иди к нему. Можешь, впрочем, не просыпаться.
- А можно не ходить к нему? – Она смеется, у нее прекрасное настроение, как и всегда по утрам. – Пойдем пить кофе. Ну брааат, ну пожалуйста.
Я не могу ей отказывать.
Через полчаса ты находишь нас с ней в гостиной, мы пьем кофе и болтаем о пустяках. Ты целуешь ее в затылок, а она, не отрываясь, смотрит мне в глаза.
Я уезжаю через полчаса, ссылаясь на неотложные дела в столице. Ты провожаешь меня до флаера.
- Спасибо, что приехал. Изабель скучает по тебе, я бы ревновал, если бы ты не был ее братом. Представь, мне почти завидно.
Я усмехаюсь.
- Поверь, у нее есть причины.
Залезаю в кабину, закрываю дверь. Ты стоишь, заложив руки за спину, я до сих пор чувствую на губах вкус твоих губ – вместе со вкусом кофе и ее кожи. Слышу сквозь стекло, как ты негромко произносишь: «У меня, кажется, тоже».
Резко срываюсь с места. Это невозможно, Из. Это невозможно, Эйрел.