Тремерское

[Jess]

Обновляемый визуальный ряд, проматываем.

В рамках визуального любования Мануэлем, чтоб было уже

и некоторое любование Этьеном

визуал

текст

Этьен жил в Москве столько же, сколько и Эрик, но в какой-то момент он, обезоруживающе улыбаясь, поставил главу тремеров перед фактом, что он со своими учениками хотел бы жить отдельно, и не в Подмосковье, а в Москве, поближе к институту генетики, на базе которого Этьен намеревался создать лабораторию.
Эрик согласился с неохотой, и после долгих размышлений и покупки кое-какой информации у носферату предложил Этьену создать какую-нибудь частную клинику - хотя бы для собственного удобства. Этьен, не мудрствуя, организовал лечебницу для бедных и элитную клинику, имея таким образом массу материала из одного источника и более чем приличное финансирование из другого.
С тех пор прошло почти три года, дела Этьена и его Symbol Group шли прекрасно, принося необъяснимый доход и Этьену лично, и клану в целом. Разработки Этьена имели колоссальную ценность для тремеров, и Эрик с удовлетворением думал, что не ошибся, позвав Этьена с собой в Россию.
Впрочем, он никогда не считал иначе.

Виделись они теперь нечасто - все время Этьена отнимали клиника, ученики и исследования, а потому всякий раз, когда символист приезжал к Эрику на Маросейку, они засиживались на долгие часы - Этьен делился успехами и проблемами, Эрик предлагал помощь и реализацию проектов, и оба искренне жалели, что это происходит не чаще раза в три месяца.
На этот раз Этьен, снимая темные очки, вошел к Эрику в кабинет около трех, а через пару часов оба тремера спустились в лабораторию - Этьену не терпелось продемонстрировать в действии последние находки. Эрик не возражал: Этьен был гением и его хорошим другом.
.. К одиннадцати они вернулись в кабинет, продолжая живо обсуждать открывающиеся возможности. Эрик не снял мантию, только засучил рукава, чтобы не пачкать известью и кровью стол, Этьен же переоделся в одну из запасных мантий. Оба намеревались выпить кофе и сесть за счета, а после вернуться к спонтанно проводящемуся эксперименту.

***

многабукаф, Мануэль

.
Криво усмехнувшись, щелчком отправляю недокуренную сигарету в полет с четвертого этажа, и сразу же отворачиваюсь, все-таки успевая заметить, как яркий росчерк разрывает ночную темноту. Мануэль, растягивая слова, насмешливо замечает:
- Раньше ты, кажется, не курил. Сдают нервы, а?
- Иди к черту, ладно? - даже не огрызаюсь, просто привычно выдыхаю. Мне не нужно смотреть на него, я и без того прекрасно все знаю. Он раскатисто смеется, небрежно вертя в пальцах так и незажженную сигарету, лунный свет не может смягчить хищного выражения его лица, и в этот момент я остро жалею о том, что он приехал. На дворе 91 год, и Мануэль - вовсе не то, что требуется мне для большего спокойствия. Вероятнее всего, он это знает, и неимоверно забавляется.
- Хорошо, что ты не перешел на трубку: тебе бы не пошло. - И он снова смеется, коротким смешком, так не идущим к его грассированию. Гадая, когда и зачем он успел так хорошо выучить русский, прищуриваюсь - чтобы увидеть тех, кого мы ждем.
- Идем, Старший, сегодня смеяться больше не придется. А курю я сегодня, смею надеяться, последний раз.
---
Европейцы приезжали ко мне нечасто, и визиты их практически всегда носили очень официальный характер. Пару раз только, в конце девятнадцатого века, кто-то из Шестерки заехал по своим личным делам, ну а не зайти в Капеллу не позволили банальные правила вежливости.
В этот раз Мануэль приехал в Россию практически тайно, по собственной инициативе, и я был крайне удивлен и раздосадован этим его решением. Ровно до тех пор, пока он не объяснил причины своего эксцентричного поступка.

Он приехал с восходом, когда младшим ученикам уже было запрещено выходить из своих комнат, и только Фредерик во дворе невозмутимо отрабатывал с кем-то символы, позволяющие находиться на солнце. Бенедектинское стремление к укрощению плоти так и не покинуло его, а потому на снисхождение его ученики не надеялись уже очень давно. Меня это устраивало: такой метод обучения не оставлял места ни лени, ни просто нежеланию осваивать азы. Когда кого-то не вполне умелого или удачливого мне или Этьену приходилось выводить из торпора, Фредерик никак не выказывал удивления, недовольства или расстройства. Он принимал это во внимание - и продолжал в том же духе. В конечном итоге его обожали его собственные ученики, в которых он мягко и неотвратимо вкладывал все, что хотел и считал необходимым, и опасались остальные молодые тремеры, не понимая, почему он не стремиться оградить членов клана от вероятной опасности. Старшие все понимали, и изредка отправляли своих учеников послушать семинары Фредерика. Те возвращались оттуда задумчивыми и собранными, и, как правило, второго раза не требовалось.
Я как раз шел из учебных комнат к себе, как почувствовал, что в Капеллу кто-то входит. Почти в тот же момент я услышал мягкий глубокий голос Мануэля, звучащий прямо в голове:
- Эрик, я был бы рад, если бы ты потрудился меня встретить. Я у тебя внизу.
Узы крови - нерушимая вещь, и сколько я ни бился, разорвать их у меня не получилось. Потому Зов Мануэля я слышал - и не мог не прийти.
Он действительно стоял в парадном холле первого этажа, с интересом оглядываясь. Я знал, что отчасти это напоказ - Мануэль не раз был в нашей Капелле, и прекрасно знал, как она устроена. Но упустить случая осмотреться он, конечно, не мог. В легком недоумении я спустился к нему.
- Чем обязан визиту, Старший? - Намеренно официально, давая понять, что не рад и не предполагаю долгого присутствия на своей территории кого-то, кого я не звал. В ответ получаю чуть усталую улыбку, в очередной раз удивляясь богатству его мимики.
- Брось, Эрик, не трудись, я прекрасно знаю, что ты терпеть меня не можешь последние триста лет и вовсе не рад меня видеть. Поверь, Лазурный берег устраивает меня куда больше вашего Под-мос-ковья, - он старательно выговаривает последнее слово, так не подходящее к его родному французскому, - и публикой, и климатом. Но интересы клана, как тебе должно быть известно, выше всего остального.
Он едва заметно выделяет голосом "должно быть" - или мне это только кажется - отчего становится очень не по себе.
- Мне это известно, Мануэль, и потому я спрашиваю, что привело тебя в столь несимпатичное тебе подмосковье?
- Узнаешь, - небрежный (и, я знаю, отточенный) взмах руки, - времени у нас достаточно. Не могу сказать, что его много, но хватит для того, чтобы я мог с комфортом разместиться. Ты ведь не откажешь мне в приюте? - его левая бровь медленно и вопросительно изгибается, а губы, я знаю, готовы растянуться в улыбке. Киваю, приглашая следовать за мной.
- Не откажу, законы гостеприимства я предпочитаю не нарушать. Если тебя устроит гостевая комната рядом с моим кабинетом - милости прошу. Хотя не понимаю, чем тебя не устроил "Метрополь".
- Там не с кем поговорить, - беспечно улыбается Мануэль, перехватывая поудобнее "дипломат" из дорогой кожи, в котором может поместиться некоторое количество документов, но никак не все необходимое в длительной поездке. Поймав мой заинтересованный взгляд, вскользь бросает:
- Мои вещи привезут вечером.

Дойдя до комнат, символом отпираю дверь и пропускаю Мануэля вперед. Он останавливает меня жестом, и несколькими резкими росчерками левой руки зажигает свечи в настенных канделябрах.
- Спасибо, Эрик, дальше я сам. Полагаю, встретимся вечером?
- Непременно, Мануэль. Спокойного отдыха.
Он кивает и спокойно уходит вглубь комнат, будто жил здесь всегда. Я разворачиваюсь и делаю пару шагов к своему кабинету, зная, что сейчас услышу стук захлопнувшейся двери. Мануэль всегда сочетал в себе эффектность и эффективность, и не могу передать, как это могло временами раздражать.

II.
Желто-оранжевый свет фонаря как будто растворял в себе фигуры наших визави. Их было двое, мужчина и женщина, и я никогда не заметил бы их в толпе, даже столкнувшись лицом к лицу. Мануэля, судя по всему, ничто не удивляло. Быстрым шагом он спустился с крыльца и практически за мгновение оказался на границе света и темноты. Я остановился чуть сзади, не стремясь выйти на свет.
- Вы принесли то, о чем я договаривался с вашими хозяевами? - иногда я думал, что Мануэль все еще живой человек - столько нетерпения и азарта было в его вроде бы спокойных словах. Мужчина покачал головой:
- Нанимателями. Принесли, но сначала вы исполните вашу часть договора.
Мануэль быстро глянул на меня:
- Непременно.
---
Я думал, что мне удалось сократить период сна до возможного минимума, но проснувшись через шесть часов и обнаружив Мануэля, сидящего с какой-то книгой в моем кресле, я понял, что нет предела совершенству. И только после этого разозлился.
- Послушай, у вас в Европе не принято стучать перед тем как войти?
- Я стучал, Эрик, я всегда стучу. Мне показалось, что тебе будет спокойнее обнаружить меня здесь, чем где бы то ни было еще. - Его тон не оставлял сомнений в том, что он издевается. Я рывком поднялся, и накинул мантию, с неудовольствием отмечая, что он прав.
- Я по-прежнему жду рассказа о суровой необходимости, погнавшей тебя в мою глушь.
- И подождешь еще, я уверен. Пока считай, что я у тебя в гостях. - Вопреки моим ожиданиям, Мануэль не усмехнулся и даже не приподнял уголки губ. Пожалуй, его убийственная серьезность настораживала много больше, чем обычный полушутливый тон. Оставалось только кивнуть.
- В таком случае, Старший, позвольте представить Вам молодых тремеров. - Немного вразрез с установленной формулировкой, но мы оба знаем все, что за этими словами. Его губы трогает еле заметная улыбка:
- Это будет очень кстати, лорд Френьер.

Полагаю, Мануэль не отказал бы себе в удовольствии перебудить всю капеллу в полдень, но в мои планы это не входит, а потому мы с удобством устроиваемся в одной из лабораторий в подвале. Мануэль сменил свой костюм-тройку на мантию любимого им цвета индиго, и теперь рассказывает мне новости из Франции. Новости в его изложении - это квинтэссенция фактов, слухов, вероятных и предполагаемых событий, и прочих обрывков информации, из которых Мануэль складывает немыслимую мозаику рассказа. Это не мешает ему задумчиво подогревать на огне одной из спиртовок свой перстень с темным рубином. Рубин от этого приобретает цвет артериальной крови, а Мануэль неспешно излагает.
К концу его рассказа я уже решаю, что все как обычно, как вдруг он протягивает мне лист бумаги, сложенный пополам.
- Ну и напоследок. Как говорится - вкусное на сладкое.
Разворачиваю бумагу и быстро пробегаю глазами текст, пытаясь анализировать его на ходу. Мануэль следит за выражением моего лица молча, отодвинув спиртовку. Дочитав, поднимаю глаза на него:
- Это проверенная информация?
- Увы, нет, и именно поэтому я в России. Нам нужно встретиться с агентами носферату, которые должны предоставить нам информацию, могущую подтвердить или опровергнуть данный текст.
- Нам? - Я, мягко говоря, неприятно удивлен - хотя бы тем, что дело происходит на моей территории. И тем, что это за дело. Мануэль как никто понимает меня в этом, и я знаю ответ до того, как он в упор смотрит на меня своими темно-зелеными глазами:
- Нам, Эрик. Тебе это нужно не меньше, чем мне.

III.
Тянуть время было несподручно ни нам, ни им, а потому я шагнул к Мануэлю, оказываясь в зоне видимости для собеседников.
- Информация в обмен на что именно из моих разработок? И как должна происходить передача?
Ответила женщина, превосходно, как мне показалось, успевшая меня разглядеть:
- Символистическая формула, нейтрализующая это. - В руке у нее была металлическая пластина с гравировкой. - Вы должны показать ее прямо здесь нам, после чего воспроизвести в графическом виде. Начерченное мы передадим впоследствии нашему нанимателю, а вы получите требуемую информацию.
Мануэль снова коротко глянул на меня, а я снова кивнул:
- Форма передачи нас устраивает. Дайте взглянуть на задачу.
Женщина протянула пластину, и одного взгляда мне хватило, чтобы понять - все верно. Тем не менее, я взял металл в правую руку, ощущая кончиками пальцев гладкую холодную поверхность. Медь, говорили мне ощущения, и я им верил. Поднимая глаза на Мануэля, киваю ему в третий раз и произношу, никому не адресуя:
- Да.
И только Мануэль понимает это правильно.
---
Дождавшись, пока я прочту письмо еще раз (и зная, что теперь я помню его содержание дословно), Мануэль рассказал мне о договоренности с носферату. Видя мой скепсис, он чуть грустно улыбнулся:
- Да, я тоже не верю в то, что сработает, но попытаться нам ничто не мешает - способов лучше я не знаю. Так что я действительно хочу посмотреть на твое молодое поколение - ты понимаешь, что, при возникновении непредвиденных обстоятельств, на некоторое время управление российскими тремерами перейдет к кому-то из твоих учеников.
Я понимал. Более того, я понимал, что это может быть только Луи.
- Я знаю, Мануэль. С кланом в любом случае все будет в порядке.
- Рад, что ты следуешь традициям, Эрик. Хоть каким-то.

Когда мы закончили разговор и поднялись наверх, успело стемнеть. Во всех учебных аудиториях начались занятия, и почти половина лабораторий уже была открыта. Мы с Мануэлем неспешно прогуливаемся по одной из галерей, он действительно разглядывает клан, однако вопросов не задает. Через некоторое время к нам присоединяется донельзя изумленный Этьен, который не видел своего учителя уже сто с лишним лет, и дальше мы гуляем уже втроем.
Младшие ученики не скрывают своего интереса, все они русские, и слышать французскую речь в капелле для них более чем непривычно. К Этьену подходит один из недавно обращенных, мужчина лет тридцати пяти на вид:
- Мастер, я хотел спросить о своем эксперименте, помните, на прошлой неделе.. - Этьен мягко обрывает его движением ладони, с легкостью переходя на русский:
- Сергей, мы продолжим его сегодня чуть позже, в моей лаборатории. Четыре утра, если тебе будет удобно. - На этих словах Сергей несколько испуганно смотрит на Этьена, вероятно, пытаясь оценить, не издевается ли тот, уточняя удобство или неудобство назначенного места и времени. Этьен с обычной своей рабочей серьезностью обращается ко мне, по-прежнему на русском:
- Я не встречал такого таланта к символистической импровизации уже очень давно, Эрик. Приходи посмотреть. - Я не успеваю ответить, как слышу мягкий голос Мануэля:
- А могу ли я также полюбопытствовать?
Не могу сказать, кто из нас троих изумлен больше: Сергей тем, что привлек столько внимания, или мы с Этьеном - тем, что последнюю фразу Мануэль сказал на чистом русском языке, практически без акцента. Тем не менее, не показываю удивления, лишь интересуюсь:
- Мне казалось, Мануэль, у нас есть дела? - Он усмехается, то ли своим мыслям, то ли моим словам:
- Встреча послезавтра ночью, Эрик. До того момента я надеюсь отдохнуть.
- В таком случае - все, что угодно, Старший. Хотя я бы отдыхал иначе. - Не передать словами, как мне не хочется пускать Мануэля в свои лаборатории к своим ученикам, но формального права отказать ему у меня нет. Он это знает.
- Не сомневаюсь в тебе, но ты помнишь еще о том, что я люблю разнообразие?
Пока мы разговариваем, Этьен жестом отпускает изумленного мужчину, и, коротко попрощавшись, уходит сам. Мы выходим в холл второго этажа, и я вижу спускающегося по лестнице Луи. Пожалуй, он не рад Мануэлю еще сильнее, чем я.

IV.
Мы с Мануэлем одновременно (да что там - одинаково) вскинули руки, я правую, он левую, и начертили перед собой в воздухе зеркальные символы. Ударило по обоим, мужчина упал мгновенно - кровь, закипев в сердце, разорвала желудочки и аорту. Женщина успела выстрелить из пистолета, который она, судя по всему, держала в кармане плаща, после чего тоже упала. Острая боль в правом подреберье мешала, и я бы потерял сознание, если бы был только вампиром. К счастью, я был далеко не только им.
Мануэль быстро и тщательно обыскал оба трупа, после чего дважды хлопнул в ладоши. Практически мгновенно из дома выбежали охранники в черном и унесли тела. Мануэль, проследив за ними взглядом, достал сигарету и закурил, не глядя на меня, но отвечая на незаданный вопрос:
- Последняя на сегодня, как ты и говорил.
Я кивнул, чувствуя, что не могу больше удерживать тело.
Темнота.
----
Луи, спустившись к нам, чуть заметно усмехнулся, и
кивнув, произнес установленную формулу приветствия:
- Старший Мануэль, мэтр, доброй ночи.
Мануэль не мог не улыбнуться чуть ехидно в ответ:
- Доброй ночи, Луи. Рад видеть тебя в добром здравии.
- Я могу только ответить тем же, Старший. - Луи снова наклонил голову, и мне показалось, спрятал усмешку. Но, так или иначе, подняв глаза на меня, он был серьезен и спокоен:
- Если я не нужен вам, мастер, я могу идти?
Я ответил ему на румынском, и только последние два слова сказал по-французски:
- Зайди ко мне через два часа. Сейчас иди.
- Да, мастер. - Он ответил тоже на румынском, после, поклонившись, ушел к себе в лабораторию. Мануэль с некоторым удивлением посмотрел на меня:
- Какой это язык, Эрик? И почему вы говорили на нем?
- Луи свободно говорит на шести языках, я же иногда хочу сделать ему приятное. - Намеренно проигнорировав первый вопрос, на второй я ответил настолько исчерпывающе, что Мануэлю оставалось только кивнуть.

Через час я, извинившись перед Мануэлем, оставил его в обсерватории, и ушел к себе, по дороге размышляя над всем, что я успел узнать за эту ночь. Моя паранойя неизбежно подбрасывала массу вариантов - носферату, подставляющие тремеров, Мануэль, подставляющий меня, Шестерка, подставляющая Мануэля...